Пролог

Надежда — источник великой тревоги,
свобода от надежд — источник великого покоя.

1

Распахнутые ставни окон небольшого, но довольно просторного и светлого дома выходили на море. В них врывался утренний ветер и кружил повсюду, заглядывая в каждый угол, шаря по щелям, ведь все здесь было пропитано им, мятежным и игривым духом свободы. Он дул с бескрайних просторов и, ворвавшись в комнату, срывал листы со стен. На них был изображен тот, кто был таким чуждым для обитателей дома, и одновременно таким близким. Но сейчас он далеко, и лишь только ветер, хлеставший по щекам, мог, прикасаясь, знать, что капитан еще жив. А тот смотрел вдаль, оглядывая море вокруг, не подозревая, что ждет гонимого по чужим мирам моряка в одиноком просторном доме на берегу.
Прошедший день сменяла ночь, нежно ложась на пустынный пляж. Пенная вода прибивала к берегу осколки ее призрачных надежд. Каждый раз, выходя к морю, она поднимала глаза, пытаясь совладать с самой собой, но день ото дня не находила себе места. Спасаясь от одиночества, молодая женщина приходила в небольшую уютную бухту. И снова, опускаясь на песок, она как будто теряла ту нить, которая связывала ее с ним и словно сдавалась, предаваясь отчаянию. Ей было не по себе. Будто бы из небытия вдруг повеяло могильным холодом. И только одна отчаянная мысль, как желание жить, еле теплилась в ее существе надежда. Море манило к себе, безрассудно звало ее, словно от этого решения что-то могло бы измениться. Может быть, Элизабет и совершила бы подобное безумство ради любви, во имя того, кто был сейчас так далеко, и лишь его сердце навеки билось рядом. Но она не смогла…И жизнь ее переменилась с того дня, когда узнала, что под сердцем бьется новая жизнь, как осколки прошлого и надежда на будущее.
Теперь был только один смысл, самый важный в этой череде событий и лет. И он не позволил бы более безумств. И хотя иногда ей хотелось, переодевшись в мужской костюм и спрятав волосы под шляпой, пойти хоть юнгой на корабль, чтобы только снова плавать в море. Пришлось спрятать не только свои прежние наряды, но и мужские штаны с рубашкой, в которых доводилось плавать когда-то. И тогда вдруг начинало казаться, что вот такой и должна быть настоящая жизнь. Морской ветер сменили домашний уют и забота о ребенке, а морскую качку она вспоминала, отправляясь за провизией в ближайший порт. Там ей часто доводилось слышать об известных корсарах, занимающихся грабежом в далеких морях и соседних портах, но она всеми силами пыталась заглушить в себе эти мучительные воспоминания.
Шорох платья походил на всплеск весел или вспорхнувшую внезапно и быстро небольшую птицу, потревоженную ветром и ненастьем. Элизабет стремительно поднялась с песка и, не оборачиваясь на морскую гладь, быстрыми шагами поспешила к дому. Звук ее тихих шагов, уходящих вдаль, растворялся в ночи и тумане, обволакивающим пеленой все вокруг. Темнота тихо говорила с водяной гладью, шелестела и плескалась в нежной серенаде полночи. И словно ничто не могло нарушить уюта и покоя бухты, этого маленького и словно призрачного мирка пристанища надежды.

2

Изнутри стена пестрила рисунками, многоцветными красками и яркими, струящимися по стене брызгами. Казалось, само море присутствовало здесь в каждой частичке маленького дома. За окнами было светлее, чем внутри хижины, но темнота постепенно рассеивалась, уступая место солнечным бликам.
За окнами расстилался зеленый, светлый травяной покров. Каждая травинка, словно наделенная жизнью, смеялась и искрилась от солнечного света, отражая блики в каплях утренней росы. Пустынный пляж одиноко принимал отчаянные набеги прибоя. Утренний туман окутывал пространство бухты, стелился по тропинке, ведущей к морю. Кусты акаций излучали благоговейный аромат, дурманя проходящих мимо них путников. Ночь еще казалось, не совсем уступила свои полномочия, окутывая своей прохладной пеленой, плавно переходящей в туманный берег. Галька скрежетала от зыка водяной толщи, колыхающейся под порывами ветра.
Солнечный свет озарял пространство скромного жилища, пристанище десятилетнего одиночества, поселившегося здесь вместе с обитателями дома. Во дворе на сваленных невпопад досках лежал и потягивался старый, лохматый пес. Шерсть его свалялась клочьями, делая его похожим на огромный меховой клубок, с вытянувшимися от времени нитями. Элизабет улыбалась, глядя в его огромные, словно влажные от слез и по-собачьи преданные глаза. Джим любил его, и наверно только этот пес мог заменить малышу друзей и ласку отца. Женщина уже подходила к любимому лежбищу питомца, как едва не было сбита им с ног. Собака возбужденно прыгала на месте, издавая непонятные звуки, напоминающие что-то среднее между лаем, воем, и стенанием. Так же внезапно голос ее затих и только морда животного все больше зарывалась в песок. Разгребая его, мохнатыми лапами, пес теребил себе уши, нос, при этом жалобно и протяжно скуля.
- Джек, что с тобой? – Элизабет присела перед несчастным, ласково проводя рукой по его свалявшейся шерсти. Тебе нездоровится?
Собака на миг отпрянула и взвизгнула, будто бы от удивления, отчего это хозяйка не понимает причины его паники. Двуногое существо все так же вопросительно глядело на питомца сверху. Тогда Джек, упав плашмя, стремительно завозился. Разгребая землю, он рыл яму, чтобы зарыться туда поглубже, словно спасался от неведомой опасности. С каждой минутой движения его становились все сильнее и беспокойнее. Пес сопел носом, стряхивая с себя вырытые комья, и взвизгивал от нетерпения.
- Джим, иди в дом, скорее, с Джеком что-то происходит, - взволнованно закричала Элизабет и тихо, словно про себя прибавила: - Как бы не было беды…
Из-за кустов замелькала треуголка сына, успокаивая мать, как внезапно полуденное солнце на миг осветило и так же стремительно исчезло с горизонта. Слепящие яркие лучи сменила дымка из надвигающихся, заволакивающих небо темных туч. Ветер срывал шляпу с бегущего в сторону дома Джимми. Ставни начинали хлопать от резких порывов, словно наседки, спасающиеся свой выводок от хищных птиц. Несколько мгновений спустя тьма заволокла все пространство вокруг. Небо разверзлось, разливаясь по зеленой долине леденящим душу ливнем. Холод пронизывал тело насквозь, заглядывая в душу и словно пытаясь нащупать своими мерзкими противными щупальцами сердечную рану.
В памяти все отчетливей проступали (врезались) следы прошлого, разрывая все ее существо на мелкие кусочки.
- Ах, вон оно, что…Джек чуял беду, и надвигающийся шторм.
- Мама, мама, бежим скорее в дом! – кричал Джимми, одной рукой придерживая съезжавшую на бок шляпу. Его голос прерывался диким свистом ветра и мелкими, холодными брызгами, летевшими с моря.
Внезапно в гуле ветра раздался смех. Элизабет опешила, решив, что это лишь плод ее фантазии, но, подняв к небу глаза, женщина оторопела, застыв на миг, и походя на каменное изваяние. В темных тучах едва проглядывали неясные очертания лица, но не узнать ее было невозможно. – Тиа Дальма!
Мать внезапно схватила за руку сына и с силой потянула его к дому. Дыхание ее прерывалось, будто она увидела привидение. Втащив Джима в дом, Элизабет задышала так часто, что казалось, ее сердце скоро перестанет биться. Малыш испуганно прижался к ней, чувствуя, что случилось что-то ужасное, о чем сейчас лучше не спрашивать у матери.

Отредактировано Jane (2009-09-02 03:54:06)

Глава 2. Isla de Cruze. Остров Креста.

1

Fida terra, infidum mare
Земля надежна, ненадежно море (лат.)

Чайки кричали и вились над заливом. Утро едва загоралось, но юный Джим не спал. Прошлой ночью был шторм, и мать не разрешала ему раскрывать окно. Было невыносимо лежать в этом удушающем, липком, словно даже осязаемом воздухе. Он встал и подошел к окну, растворив ставни, сделал вдох. Свежесть раннего утра влетела в легкие, наполнив их свободой и сладостью. Он с самого раннего детства любил море и корабли, но как бы часто он не упрашивал свою дорогую мать отпустить его плавать юнгой на корабле, только слышал в ответ, что еще слишком мал, что это очень опасно и т.д. Но море тянуло его неведомой силой и, просыпаясь, каждое утро, он со щемящей тоской в сердце смотрел на полоску восходящего солнца и корабли, проплывающие мимо.
Джим вылез в окно и пробрался по крыше до маленькой веревочной лестницы, лежащей в его тайнике. Он чувствовал себя настоящим пиратом, в своих играх и фантазиях разбивал вражеские корабли и брал на абордаж огромные торговые галеоны. А потом мама рассказывала на ночь сказку про отважных, но бессердечных корсаров. И становилось так страшно, что кровь стыла в жилах, но он просил рассказывать дальше, потому что знал, что всегда в каждой сказке есть положительный и счастливый финал. Пока есть на свете такие пираты, как Капитан Джек Воробей. В комнате Джима висели рисунки с портретом своего воображаемого героя. И еще, будучи маленьким мальчиком, он так хотел походить на Джека, что смастерил себе маленькое суденышко и назвал «Черной Жемчужиной».
Джим слезал с крыши по лестнице, но обернулся на крики чаек, они кружили над берегом и кричали. «Там кто-то есть! Скорее, может, он еще жив!» – мальчик бросился со всех ног бежать вниз, по склону, к берегу, и чем отчетливее голоса чаек настигали его слух, тем сильнее сжималось юное сердце от предчувствия беды.
Берег был усыпан мелкой галькой и песком, но острые зубья рифов угрожающе торчали из воды. Джим бежал по тропинке, и вот уже различимыми становились очертания обломков лодки, и большого алеющего пятна на камнях. Джим бросился со всех ног, там был человек, лежащий на берегу, под обломками лодки, но большое красное пятно и окровавленное лицо заставили мальчика испугаться. Мужчина не двигался и, по всей видимости, был без сознания. Джим потянул обломки лодки, аккуратно, стараясь не задеть раненого. И вдруг ему на глаза попалась красная тряпка на голове капитана. «Джек Воробей? Капитан Джек Воробей?!?» - возникла догадка, и юноша оторопел на миг, но тут же с удвоенной силой продолжал разгребать обломки. Вдруг послышался стон, и незнакомец попытался пошевелиться. Джим бросился к нему, и оторопело глядел на капитана. Джек приоткрыл веки. Перед глазами стояла тьма, и сквозь неясный контур лишь неотчетливо проступала картинка.
- Не бойтесь, все будет в порядке, я помогу вам, сэр, обещаю. Вы живы, это главное! – вид крови ничуть не смущал мальчугана, но слова незнакомца заставили оторопеть.
- Черт бы побрал всех вас, - его губы почти слиплись от запекшейся крови и песка, так что Джим услышал едва различимый шепот.
- Сейчас, я принесу вам воды и позову на помощь, сэр, пожалуйста, держитесь! – звонкий голосок, словно пытался привести в чувство раненого, пытаясь докричаться до его сознания.
- Черепахи, черепахи…- бормотал мужчина, будто в бреду. - Морские черепахи, заговор, метка…черепахи… - кулаки его сжимались, так что белели костяшки пальцев.
На секунду глаза мальчугана блеснули искрой догадки, но, справившись с минутным порывом броситься к незнакомцу с вопросами, он решил поспешить за помощью. Джим рванул наверх. Деревья больно кололи ему руки, но он пробирался сквозь кусты, по короткой тропинке, ведущей к дому.
Мать еще лежала в постели, но уже не спала. Ее неубранные волосы разметались по подушке, и Джим на миг залюбовался ей. Она была так красива, особенно в этот ранний час. И так не хотелось нарушать ее покой, но он бросился к ней с мольбами.
- Мама, мама! Там…там раненый, его выбросило на берег, - задыхался Джим от быстрого бега. - Скорее! Он умирает, ему нужна помощь и…вода, - и, не став дожидаться расспросов матери, бросился на кухню.
Вскоре они вместе стремительно спускались по склону. Перед глазами вырисовывались выразительные контуры рифов. Очертания прекрасные и убийственно красивые для мореходов. Вот почему остров так хорошо упрятан на карте.
Склонившись к несчастному, помогла сделать глоток воды. Ее руки нежно касались знакомого лица, и юный Джим видел, с каким трепетом мать смотрела на капитана.
- Джек! Джек, ты слышишь меня?
В ответ раздался хрип. Она осторожно осматривала его раны:
- Что же опять случилось с тобой? – вопрос, обращенный скорее к себе, чем к кому-то другому повис в тишине. - Все в порядке, Джек, ты не сильно ранен, – незнакомая прежде ухмылка матери заставила Джима уставиться на нее, не отводя глаз. Было что-то мистическое в этом взоре. Она осторожно смыла запекшуюся кровь с лица, и капитан ненадолго пришел в себя. - Мы поможем тебе, все будет хорошо.
Джек слегка приподнял голову. Всматриваясь в ее лицо, он прищурил глаза и прошептал:
- Дорогая, я знал, что в мой смертный час ты будешь рядом.
- Джек, успокойся, ты ранен не смертельно.
- У тебя еще есть шанс со мной покончить, раз и навсегда, - ухмылка, озарившая на миг лицо раненого, спряталась в усах. – Так что если ты собираешься меня убить, то делай это прямо сейчас, не мешкай.
Джимми изумленно вскинул брови:
- О чем вы, сэр, мы поможем вам!
Сознание то возвращалось, то покидало все еще лежащего на берегу капитана.
- Это лихорадка начинается, нужно скорее перенести его в дом.

2

Мы дьяволы, мы паршивые овцы,
Мы настоящие негодяи.
Пейте, друзья моряки, йо-хо.
Йо-хо, йо-хо
Пиратская жизнь по мне

Капитан лежал в просторном красивом доме, и яркий свет струился в ставни. Он шел на поправку и уже мог выходить на улицу в сопровождении Джима. Но ему все еще было тяжело подолгу сидеть на берегу. С каждым днем, Воробей ощущал странное, доселе неизвестное ему чувство. Находясь на суше, он словно старел, в море же жизнь словно останавливалась, замирая и давая ему надежду на вечную существование.
Элизабет вошла в небольшую комнату, ставшей приютом для него на эти несколько дней. Глаза Джека все так же искрились изнутри, но он уже был немолод. Невольно остановив на нем взгляд, женщина отметила про себя, как сильно он изменился. Почти все в нем стало другим, только глаза. Темные омуты, зовущие, в которых можно погрузиться и утонуть. Глаза его были живыми. Из неловкого оцепенения ее вывели слова капитана.
- Что потрепало море старину Джека, не так ли, – усмехался Воробей на взгляд Элизабет, ненароком брошенный на капитана. Взгляд чересчур задумчивый и надолго задержавшийся на нем, чтобы не быть замеченным. - Не бойся, я не стану злоупотреблять твоим гостеприимством и не задержусь надолго. – Хотя, признаться, был тронут твоим радушием и заботой.
Элизабет молча обернулась и застыла, словно каменное изваяние с посудой в руках.
- Что? Не ожидала таких слов, Лиззи. От меня, от пирата! – продолжал Джек. Глаза его гипнотизировали. – Слова благодарности, они знакомы мне. Ты ведь не думала, что я надеялся когда-либо встретить тебя. Только не обольщайся на сей счет. А ты, ты могла бы мне отплатить тем же. Убив меня, оставив умирать на берегу. Пусть не такая славная смерть и недостойная капитана Джека Воробья, но все же…
Женщина молча опустила глаза, но встрепенулась и стала перебирать посуду, оставленную на столе в прошлый визит. Одна из тарелок, выскользнув из ее рук, едва не разбилась.
- Я задел тебя? Задел твою душу, Лиззи. Твою праведную законопослушную жизнь, вдали от пиратства и твоих вероломных дружков. Ты часто вспоминаешь их?
Было весело, не так ли? Джек Воробей никогда не лжет, хм, ну, без насущной необходимости. И ты имела честь в этом убедиться. Но я не задержусь здесь надолго, потому что такая жизнь не по мне, хотя признаться, у тебя здесь очень мило и уютно.
Ты жалеешь о нем, так ведь. Об Уилле? И о своем дружке Норрингтоне. Признаюсь, он мне почти нравился, славный малый. Джеймс. Отлично. Уилл всего лишь мальчишка, эгоистичный и не способный дать тебе то, в чем нуждаешься более всего на свете. Ведь так? Я прав. Я, черт возьми, прав. И поэтому ты молчишь.
Щелчок закрывающейся двери прервал разглагольствования Джека. Он молча привстал с кровати и пополз по направлению стоящего на столе, ароматного и зовущего обеда. Предчувствуя вожделенную добычу, капитан ловко набросился на нее и силы вновь вернулись к изнуренному телу.
- Мне жаль Лиззи, но я не привык делиться…Даже обедом, даже приготовленным тобой. И черт возьми, капитан Джек Воробей не станет есть из твоих рук, - с этими словами капитан лишь снова приблизился к кровати и одним ловким прыжком очутился на мягких подушках, - Что ж, недурно, отнюдь…Пожалуй, я заслужил себе маленький отпуск…
Сон нагнал его почти сразу в лице Барбоссы и бегущей по палубе обезьяны, но Джек лишь ухмылялся, отгоняя неприятные мысли.

3

Находка Джека.

Йо-хо-хо и бутылка рому…

Мятежный дух родился многим ранее самого капитана, а уж страсть к чужому имуществу и подавно. Едва окрепнув, он вознамерился совершить свою первую прогулку по дому, а вернее осмотр небогатой лачуги Элизабет. Половицы поскрипывали под его едва ступающими носками сапог. Крадущимися шагами Воробей семенил к двери, ведущей, как он понял в светлые покои ее величества. Кровь его отчаянно кипела, волнение захлестывало и немного сбивало с толку, рассеивая внимание опытного мошенника и похитителя кораблей. Руки его дрожали, не слушая зов сердца, манящий в комнату хозяйки дома. Дрожь становилась все сильнее. Пытаясь удержаться в полутемном пространстве дверного проема, капитан отчаянно ухватился за первый, попавшийся под руку выступ. Удостоверившись, что все еще принимает вертикальное положение относительно пола, Джек неожиданно почувствовал резкую, тягучую боль в руке. Стремительно отдернув конечность от источника неприятных ощущений, Воробей обнаружил в своей руке горевший еще совсем недавно подсвечник и, потеряв опору, рухнул на пол.
Не рискуя в очередной раз нарваться на неприятные последствия, капитан решил действовать наверняка и, перевернувшись на живот, пополз в сторону другой двери, едва различимой в темноте. Глаза его горели неестественным огнем. Желаемое было близко как никогда, настолько, что завораживало его существо и гнало к небольшому проему. Ползком достигнув конца пути, Джек слегка толкнул дверь и перенесся, словно на невидимых крыльях в недра хранилища. В нос шибануло запахом свалявшейся шерсти и гниющих ящиков, стоящих наполовину в воде. Цель была близка. Стремительным прыжком с проворностью хищника кинувшись к ящикам, Джек стал сбивать с них крышки, чуя аромат и почти уже наслаждаясь своей победой. Ровно сложенными рядами стояли бутыли темного стекла, наполненные таким же темным не внушающим доверия составом. Руки сами тянулись к вожделенному напитку, и вот уже достигнув раскрытого рта, половина драгоценной жидкости пролилась в горло, обжигая и возвращая бедолагу к жизни.
Разомлев от неожиданной удачи, Джек, прислонившись к ящикам, слегка прикрыл глаза, и надвинул на глаза треуголку. Усы его торчали в разные стороны, напоминая скорее не мужскую гордость и предмет его славы перед тем же Барбоссой, а скорее выцветшие снопы неведомого кустарника, дико растущего в неблагоприятных погодных условиях.
- Элизабет, как мило с твоей стороны позаботиться о старине Джеке. Ты заслужила благодарности…Но, видно не часто сюда заглядывали птицы такого полета, как я. Воробей умилялся, глядя на наваленные ящики и количество других припасов, неожиданно найденных им.
– Чтоб я так жил…храп, раздавшийся в небольшой комнатке, приглушался обитыми листьями пальм стенами, потому никто не мог нарушить богатырского сна капитана.
В таком виде Джек и осознал себя, - лежащим на вскрытых ящиках, устеленных соломой.
- До чего приятно спать в королевских погребах…- мурлыкал кэп. Но надо уходить…пока меня тут никто не видел. Кто знает, что на уме у этой чертовки. И пока сорванец не ищет «капитана Джека Воробья»…хм. – При этом Воробей сделал любимый жест рукой, в очередной раз, доказывая самому себе, что легенда о нем не миф, а живая реальность.
В недурном расположении духа он направился к изначальной цели своего путешествия по дому. Сверкнув глазами в полумраке, Джек протиснулся сквозь небольшую щель приоткрывшейся перед ним двери и скрылся в комнате. Мгновения хватило, чтобы глаза привыкли к темноте Карибской ночи. Рука снова нащупала подсвечник, теперь уже слегка остывший от пламени свечи. Озарив светом пространство, пират огляделся. Ноги сами вели его к комоду у кровати. И на мгновение, застыв перед ним, Джек набросился на добычу. Едва руки нащупали содержимое комода, он уловил еле слышные тихие шаги, сопровождавшийся шорохом платья. Исказившись на лице в нелепой гримасе, ужас застыл на миг перед глазами Воробья. Едва закрепив горевшую свечу в подсвечнике, похититель заметался в пространстве комнаты, не зная, как ему выбраться отсюда незамеченным, отложив поход за сокровищами на более подходящий момент… Улучив минуту ожидания, Джек, обессилев от метаний по комнате, рухнул на пол, едва справляясь с качкой на борту не «своего корабля». Голова наткнулась на что-то жесткое, видимо задев деревянный угол и едва успев до того, как свет озарил маленькую комнату, Воробей зашевелился и отполз под кровать, еле дыша в тесноте и зловонии перегара собственного дыхания.
Ноги ступали, почти не касаясь, так легки были ее шаги. Но, почти дойдя до кровати, королева братства бросилась на нее, так что Воробей вскочил от неожиданности, больно ударившись затылком, и чуть не пробормотал излюбленные ругательства вслух.

4

По стенам забегали отблески света. Воробей огляделся, в надежде не задеть ничего и выбраться из столь нелепой передряги.
- Впервые в жизни думаю о том, как бы сбежать, хм, из женской спальни, - не переставая удивляться себе, Джек ползком пробирался к краю кровати, туда, где всхлипывания слышны более отчетливо. – Чего я никогда не мог вынести, так это женских слез. Поэтому пора уносить ноги.
Элизабет обреченно металась на постели, точно в бреду. Ее душу трясло, словно от тропической лихорадки.
- Лиззи будто поджаривают в адском пекле, - не удержался от комментария Воробей, но девушка не слышала его слов за всхлипываниями. Скрип кровати от непрекращающихся, дергающихся рыданий дал капитану шанс на спасение. Улучив минуту, он отчаянно бросился к двери. Ударившись о простенок между дверью, он едва не потерял координацию, что привело бы его к неминуемому обнаружению. Но удача сегодня была явно на стороне Воробья и он, чертыхаясь и сопя, протиснулся в коридор хижины.
Волна, прокатившаяся над головой Элизабет, едва не стоила ему жизни. Отчетливый запах рома медленно, но почти уже полностью заполнял пространство спальни (комнаты). Снова всхлипнув, она решительно соскочила с измятых простынь и потянулась рукой к тому, что захватила с собой. То, чего так боялась и не могла противостоять.
- Прости отец, но он прав, – я никогда не была такой как все и не нуждалась в этом чертовом уюте. Он слишком часто бывает прав, и я ненавижу его за это еще больше, - горячая, обжигающая смесь, оказываясь во рту, немного согревала душу.
- Выпьем братья моряки, йо-хо!

Глава 4. Vita sine libertate, nihil. Жизнь без свободы – ничто.

1

Йо-хо, йо-хо
Пиратская жизнь по мне

Прибрежный песок искрился на солнце. Тишина и спокойствие, столь привычные для мальчугана, были невыносимы Джеку, и он тешился надеждой поскорее выбраться отсюда, сбежать от столь ужасного и тяготившего его времяпрепровождения.
Джимми вприпрыжку бежал по направлению к берегу. Заслышав давно забытый мотив, Воробей, невольно обернулся на звук песни.
- Джек, а я ищу тебя повсюду!
- Присядь-ка парень! – пират указал на место рядом с собой. Тон его был серьезнее, чем когда-либо, так что Джимми незамедлительно остановился, бросив свою треуголку на песок.
Волны бились о прибрежные скалы. Пират и Джим сидели на камнях, грядой растянувшихся вдоль острова. Джек теребил растрепавшиеся от времени и морской соли края камзола. Его мысли были сосредоточены на маленьком островке, заброшенном в водах Карибского бассейна.
- Кто тебя научил этой песне?
- Я слышал ее с детства, вместо колыбельной. Мама рассказывала, что ей так же когда-то пели.
- Гм, я думал, у твоей мамы было безоблачное детство, – мысль, воплотившаяся вслух, пронзала воздух. – Более счастливое что ли…
Джимми старательно вырисовывал узоры на песке. Джек следил за его рукой, словно это был какой-то стратегически важный маневр. На бандане, когда-то ярко-красной, а сейчас уже почти белесой от пота и морской воды висели замысловатые украшения, не раз становившиеся невольным предметом рассмотрения мальчугана. Поначалу кэп не замечал этого. Но однажды тянущаяся рука Джима неоднозначно пыталась ухватить одну непокорную кисточку, свисавшую с волос пирата. Попытка пресеклась на корню. Перехваченная рука оказалась зажатой стальной хваткой видавшего виды разбойника.
- Джек…- растерялся, было, Джим.
В ответ – улыбка….Мартовский кот. Наклонившись к юнцу, который чуть было не реквизировал заветную бусинку, Воробей выдохнул так отчетливо, что мурашки пробежали по телу: - Пират!
Джимми молча поднял глаза, так отчетливо горевшие внутренним светом, едва не смутив прожженного и насквозь пропахшего морем и солониной кэпа.
- Капитан Воробей – не с места! - ловко вскакивая и приставляя вырезанный из дерева пистолет к макушке Джека, юнец светился неподдельной радостью, плескавшейся в его глазах. - Ты отдашь мне карту Семи Морей или я пущу тебя на корм рыбам!
- Где-то я это уже слышал… - пробурчал пират, пытаясь сообразить, когда парень успел вытащить свое импровизированное оружие. – Далеко пойдешь, Джим, только не стоит злоупотреблять моим терпением, испытывая мою гордость. – Чего ты хочешь?
- Ты возьмешь меня с собой Джек! – в запале выкрикивал Джим. – Ты отдашь мне карту иначе я…- при этом парнишка многозначительно растоптал треуголку, ловко сбитую с головы Воробья. Тот невольно скривился в недоумении.
- Переговоры? – капитулировал капитан. Его забавляло происходящее и в попытке хоть как-то разнообразить свое пребывание на острове, кэп готов был потакать играм Джима.
- Что ты готов отдать взамен свободы? – молодой голос ни разу не сорвался, выговаривая то, что было так важно теперь для пирата.
- Капитан Джек Воробей навеки свободен, парень – запомни это, – ухмылялся тихо пират, поправляя выгоревшую под жарким Карибским солнцем когда-то алую бандану. Вставая с песка, кэп отряхивал полы сюртука. Почему-то размышляя о том, что никогда прежде еще не доводилось задумываться о таких вещах, что он будет обращать внимание на такие мелочи, как песок, осыпающийся из штанов и камзола.
Глаза юнца горели внутренним, искренним светом, сомневаться в правдивости его слов и взгляда не приходилось, и корсар все чаще не мог скрыть своего внутреннего смущения и неловкости, видя, как малыш привыкает к нему. И частенько путается под ногами. С этим надо было завязывать, как можно раньше.
– Черт, где же моя шляпа, - Воробей оглядывался, в поисках треуголки.
Сквозь кусты видна была тропа, ведущая к дому, песчаный раскачивающийся флигель над дверью и ускользающая, легкая фигура матери.
- Куда это она, Джимми? – не глядя, бросил Воробей.
- В соседний порт, она часто там бывает… Джим насадил шляпу на прутик и крутил ее в воздухе.

2

Элизабет, собирая пустые бочонки и кое-какие мешки для продовольствия, искала свою одежду, в которой обычно пряталась от нерадивых взглядов. Не в первой ей приходилось постоять за свою честь, но нужно было как-то жить. Словно оправдывая свои действия, каждый раз она прятала шпагу под подолом камзола, накинутого поверх большой рубахи. Подпоясавшись ярким когда-то, но теперь совсем поистертым от времени кушаком, Лиззи глянула в зеркало. Вновь перед ней была девчонка, ступившая на тропу войны и политики. И каждый раз, борясь за обретение любви, дружбы, она вспоминала все то, что научило ее жить и выживать. Отец был не таким. Его политика состояла из услужения королю, заботе о любимой дочери, и в этом не было его вины. Но еще в детстве, вспоминая себя, Лиззи не раз задумывалась о том, что она бы поступила иначе. Ее влекли сражения, и казалось, не было ничего прекраснее, чем погибнуть от руки врага. Глядя на Норрингтона, она невольно сравнивала себя с ним, но мысли тогдашнего лейтенанта были заняты карьерой, а отнюдь не честью и отвагой. В этом была его слабость, и лишь когда он понял, чего хотел на самом деле, жизнь оборвалась. И только видя эту последнюю надежду в его глазах, на взаимность, на понимание, Элизабет звала его за собой. В мир, где он не сможет быть счастливым с ней. Никогда. И она знала об этом. Так же, как и Уилл, оставляя ее на берегу, понимал, как никто другой, что каждый восход солнца будет причинять боль. И вот теперь…Джек…
Спускаясь к надежно спрятанной лодке, Элизабет пыталась найти Джима. И завидев две фигуры на берегу, невольно улыбнулась. В последнее время все чаще она ловила себя на мысли, что ей не приходится со слезами обегать остров, в поисках беглеца, выкрикивая в пустоту и шум волн его имя. Его легко можно было обнаружить подле Джека. Нетрудно предположить, как сын успел привязаться к кэпу. Они подолгу разговаривали на берегу. Никогда прежде она не видела столько невыраженной тоски в глазах малыша, с каждым новым днем готового разрыдаться. И тем больнее становилось осознание того, что когда-нибудь Джек вернется в море, а ей придется уговаривать подросшего Джима остаться с ней. Она чувствовала, что теряет сына, ту самую нить, которая связывала ее с мужем и Джимом. В конце концов, это она согласилась ждать десять лет, а не он. И будет прав.
Они словно нашли друга. Воробей, наконец, обрел в лице Джима самого отзывчивого слушателя, а мальчуган – байки про пиратов. Невооруженным взглядом было видно, как он предан Джеку, они смеялись, рассказывая друг другу о море, Джек о своих приключениях, а Джим делился фантазиями и снами, которыми с детства грезил, о море, кораблях и пиратах. А что могла поведать она? Хотела ли она, чтобы Джимми знал, на что она пошла, чтобы спасти себя и остальных, пожертвовав капитаном? Едва ли. Но именно теперь, как никогда раньше, она узнавала в сыне себя. Или ту, которой она была раньше, до его рождения.
Лодка удалялась от берега, волны мерно раскачивали ее. Весла выхватывали капельки воды, разбивающиеся от взмахов. Вздрагивающие руки походили на крылья, вот-вот она готова была улететь от сдерживающей ее скованности и нежелание говорить с тем, кто как никто другой смог бы сейчас понять. Две фигуры на берегу, по всей видимости, веселились и танцевали, бегая вокруг насажанной на кол шляпы. Не иначе, как Джим одержал верх над капитаном и, празднуя свой триумф, кружился, сверкая белоснежной улыбкой. Длинные волосы, разметавшиеся по плечам сына, вздрагивали. Звук песни настиг ее и заставил на миг остановиться.
Невольное воспоминание пронзило сознание и с каждым новым взмахом весел ей хотелось бежать все дальше и дальше от самой себя.

3

Nihil habeo, nihil curo
Ничего не имею – ни о чем не забочусь (лат.)

«Отлично», - думал про себя Джек, потирая руки в предвкушении. В его голове уже не раз всплывала отчетливая мысль и желание вновь наведаться в комнату Элизабет, но, вспоминая фиаско своего последнего пребывания там отказывал себе в этой идее. Но вот хозяйка маленькой хижины покинула свое пристанище, и поскольку все равно заняться было решительно нечем, Воробей решил не проводить времени впустую. Отослав мальчугана спать, капитан раздумывал. В последнее время мысли все чаще стали посещать его голову. Он рассуждал, оставаясь наедине с собой, иногда спорил и в этом споре обретал истину. Но и это было невыносимым. Душа его ждала действий, руки наживы, а сила воли отпускала пирата при виде пары бутылок с мутноватой жидкостью.
Ловко изобразив из себя заботливую сиделку, Джек отправил Джима наверх, в его комнату, сославшись на то, что мать не обрадуется, видя их проделки. Видимо, малыш догадывался, как сурова в гневе Элизабет, но лучше ему пока этого не испытывать. Все еще отчетливо помня «запах смерти», исходившей из смердящей зловониями пасти, куда милочка собственноручно его спровадила, кэп невольно содрогнулся.
Скрипнув ржавыми петлями дверей, Джек, раскачиваясь, важно проследовал в покои Элизабет. Он ощутил едва уловимый трепет во всем теле, и в предвкушении наживы потирал влажные от волнения руки. Проследовав к первому ящику, Воробей с чувством первооткрывателя оного проникнул в его содержимое, запустив руки и шаря в белье.
«Дамы и господа! Сегодня вам выпал шанс увидеть, как совершаются открытия». – Любая девица слышала о Колумбе и понятия не имеет о Джеке Воробье. Прискорбно даже говорить об этом.
- Капитан Джек Воробей – покоритель замков! – ухмылялся он в усы, поддевая хлипкий замок комода.
Опустив руки вглубь содержимого ящика, Джек извлек слегка смятые, но различимые бумаги. Света из окна не хватало, и Воробей невольно сгреб листы, потянувшись к оконной раме.
На пожелтевшей от времени бумаге проглядывал контур, такой четкий и узнаваемый, что у Джека перехватило дух от неожиданной находки. «Жемчужина». Черный фрегат темным пятном красовался на фоне светлого листа бумаги. Ухмылка пробежала по губам пирата. На него смотрел собственной персоной капитан Джек Воробей. Яркая бандана алела на фоне темной глади моря, а полы камзола развевались в стороны. Потрепанные волосы рассыпаны по плечам. Ветер в лицо. Веселый Роджер. Все атрибуты удачливого пирата. Но нет. «Джек Воробей…- кэп усмехнулся, - и чему Лиззи учит ребенка». Отыскав на столе перо, и быстро обмакнув его в чернила, Воробей старательно вывел перед своим именем: «Капитан».
- Капитан Джек Воробей!
Среди остальных рисунков кэп обнаружил другие корабли. Невольную ухмылку вызвали «Гордость Королевского Флота», лихо потопленный в бою и прочие «гнилые посудины».
- Да, не густо! – вспомнив цель своего визита, резюмировал он.
- Джек!?! – лицо Джима со свечой застыло в проеме двери. – Что ты здесь делаешь?!

4

«Жемчужина» - это свобода…

Элизабет, оставаясь с Джеком наедине, неловко отстранялась от него. Тот лишь смеялся в ответ, и в задумчивых темных глазах вспыхивали искры, которых она так боялась. Но всегда приходил Джим, и их молчание нарушалось его оживленными расспросами и шутками. Ей хотелось говорить с ним, но она не знала, с чего начать, и оттого радовалась, что сын приходил ей на помощь. Так было легче.
Часто в «полуночной» тишине комнаты она слышала возгласы сына, и в глазах ее застывала боль не нашедших выхода слез. Остекленевшими в темноте глазами она впивалась в одну точку, сверля и будто прожигая насквозь. Руки невольно сжимали и комкали край одеяла, словно оно сейчас вмещало в себя всю безысходность ситуации. Наслаждение казалось, неудержимо покинуло этот маленький, унылый уголок, заброшенный где-то на маленьком островке.
Только однажды, когда Джим уже спал, Джек постучал в дверь ее комнаты. Она оделась и пошла к двери. Но, подойдя, чувствовала, как щеки заливаются румянцем, и колотится сердце. В одной руке он держал фонарь, а в другой початую бутылку рома.
- Джек?
- А ты ждала кого-то еще? Я принес тебе немного рома, - пират, расцветая в улыбке, протянул ей бутыль.
Элизабет скептически прищурилась, сложив руки на груди:
- С каких это пор ты угощаешься моим ромом?
- Ликвидирую запасы…, - Джек сделал внушительный глоток, - «неприятеля». Ты же сожгла мой!
Внезапно молодая женщина посерьезнела.
- Ты ведь пришел не за тем, чтобы вспомнить былые обиды… Тогда зачем?
- Малыш Джимми спит. После пары сказок на ночь. – Джек растекся в улыбке как мартовский кот. - Он очень любит море. Как и мы с тобой…Интересно, откуда у него это?
- Мы?! – изумилась Элизабет. - Брось, Джек, с какой это стати мне любить море? Я больше десяти лет живу уже на этом острове и мне здесь хорошо.
- Тебе может быть да,…хоть я и до конца не уверен в этом!
- Море отняло у меня отца, Норрингтона и Уилла. За что мне любить его?
Элизабет не в силах была смотреть на него и стояла, отвернувшись от света, чтобы не выдать своего смущения. Джек поставил фонарь на стол, и устремил задумчивый взор в окно. Неловкая тишина растекалась по комнате.
- Джек, зачем ты пришел? – спросила, наконец, женщина, убивая безмолвие.
- Ты не хочешь меня видеть? – вкрадчиво поинтересовался Воробей, обернувшись.
Несмотря на интонацию, Элизабет чувствовала стальные искорки в его глазах.
- Тогда я могу уйти, - беспечно молвил он. - Прости, что побеспокоил тебя…- Он пошел к выходу, но остановился у двери, не оборачиваясь. - Я только хотел сказать, что если б не твой сын, то лежать мне сейчас на дне морском…Он славный. Я был бы счастлив, зная, что где-то живет такой парень, который верит в меня. И пусть он совсем меня не знает,…но любит, как родного. Спасибо тебе, ведь это твоя заслуга. Ты его воспитала таким, Элизабет.
Джек передернулся, оттого, что так сильно расчувствовался, возведя очи вверх, выдохнул:
- Что это со мной, дорогая? Старею наверно…Капитан Джек Воробей…- проговорил он тихо. - Капитан…снова без своего корабля…
Джек теребил свою бородку, заплетенную в косички.
Она подошла к нему, но он по-прежнему стоял спиной к ней.
- Джек…
- Я бы гордился таким сыном, хоть пирату это и не к лицу, но я-то уже не капитан…Элизабет, я не могу так больше, мне нужно уходить, море зовет меня с каждым днем все сильнее. Нужно вернуть «Жемчужину», корабль без капитана – это ничто.
Он повернулся и встретился с ней взглядом, полным сочувствия и понимания.
- Ты еще слишком слаб, чтобы куда-то плыть.
- Ладно, я не за тем пришел сюда!
- Да? Тогда что тебе нужно?
- Джимми хочет плыть со мной. Он решительный малый, но мне мальчишка не нужен. И потому я зашел проститься. Элизабет, пожелай капитану вернуть то, без чего он не может быть капитаном.
Элизабет кивнула, глядя в его глаза:
- Я провожу тебя.

5

Джек сложил в лодку несколько бутылей с пресной водой и ромом, которые заранее спрятал на берегу. Наспех покидав свои вещи, он уже было, стал толкать челнок, но что-то вдруг заставило его обернуться. Элизабет еще минуту назад стояла на берегу, держа в руках фонарь, а ее растрепавшиеся волосы теребил ветер, словно играя с ними. Но вот она поставила его на землю и окрикнула капитана. Тот шел ей навстречу, а она вдруг порывисто сорвалась с места и бросилась в объятия, словно в пучину своей страсти и стыда.
- Джек, увидимся ли мы когда-нибудь еще? – улыбка сквозь слезы на секунду заставила кэпа отстраниться. Колкость, застрявшая в горле, вот-вот норовившая слететь с губ, словно застыла:
- Ты же не понаслышке знаешь, какие крутые повороты жизнь иногда нам устраивает…- вскинув брови, пират, в который раз поймал себя на мнительности и излишней сентиментальности. «Теряю былую сноровку, говорю людям правду, что ж это, черт возьми, происходит?!».
Джек порывисто обнял Элизабет, хитро улыбаясь:
- Жаль, что я не могу позволить себе большего, миссис Тернер… - прошептал он, делая ударение на ее имени.
Джек отшатнулся, будто от удара и, раскачиваясь, неуверенно наступая на песок носами проваливающихся ботинок, шел к лодке. Лицо его выражало смятение, когда капитан запрыгнул в лодку.
- Джек, удачи тебе! – кричала ему в след Элизабет. Казалось, что усмешку она пропустила мимо ушей.
- Береги Джима! Я надеюсь, что он извинит старину Джека, за то, что не простился с ним?
Джек отплывал от берега, где оставался образ одинокой молодой женщины. Она держала в руках фонарь, который освещал ее. Свет его серебрился, отражаясь в воде. Капитан смотрел на нее, не отрываясь, как завороженный. И не раз ему хотелось, развернув свое хлипкое суденышко, вернуться на берег, в ее объятия. Он вновь подумал о Джиме:
- Прости меня парень! И поверь, как нелегко было отчалить от этого берега, не взяв тебя с собой. Ты нужен ей, нужен своей матери. Ведь она совсем одна. Слишком много мужчин в ее жизни делили ее с морем. А она достойна любви, достойна, черт возьми!
Джим смотрел в прорези старого мешка, которые он предусмотрительно проковырял ножом. Из-за спины Джека ему был виден удаляющийся берег. Из глаз катились крупные, горячие слезы, в то время как образ матери становиться все меньше и меньше. Что с ним будет теперь? И как поступит с ним Джек, обнаружив в своей лодке? Джиму стало страшно и больно за мать, которую он оставлял одну, но так же трудно было позволить Джеку уйти.
Воробей схватился за компас и с радостью потрясал им в воздухе. – Давай, дружок, работай! Ну, же! Куда мы с тобой плывем дальше? Нам нужно найти корабль и отправиться вслед за «Жемчужиной».
За спиной у Джека лежало несколько свертков и бочонков, накрытых старой парусиной. Он, сложив весла, слегка потянулся за торчащей бутылкой и чуть не натолкнулся на Джима, когда тот пытался разогнуть совсем онемевшую без движения ногу.
- Попутного ветра! – резюмировал Воробей.

Глава 6. Заговор

Abyssus abyssum invocat
Бездна взывает к бездне
Подобное влечет за собой подобное или
одно бедствие влечет за собой другое бедствие.

1

Лондон. Дом лорда Фарвелла.

Дым от курительных трубок распространялся по гостиной, овевая клубами двух мужчин, благородной внешности, одетых по последней лондонской моде. Один из них был значительно моложе, хоть и выглядел не по годам задумчивым. На высоком, утонченном лбу пролегла суровая глубокая морщинка, собиравшаяся там всякий раз, когда молодой человек грустил или задумчиво смотрел в широкие окна с видом на причал.
Другой мужчина напротив, казался весьма поверхностным на первый взгляд, много шутил и говорил о пустяках, которые другой бы вряд ли приметил, но от него не ускользала никакая мелочь.
Его возраст обязывал учитывать все светские манеры, не говоря уж о его речи. Хитрый старый лис Вуд был умен, тактичен и невероятно любезен, чему и собирался обучить «невежественную молодежь». К таким он относил отпрыска своего друга старика Магвайера, молодого Моргана и, пожалуй, Фарвелла. Его-то сама любезность и ублажала разговорами о пустяках.
- Отличный табак, Фарвелл, - протянул седой джентльмен в пенсне, - не зря матушка Англия издавна славилась своими колониями. И не в последнюю очередь этим она обязана флоту. Вы как владелец торгового судна вряд ли станете спорить со мной, молодой человек, правда?
- Не стану, ведь вы правы, лорд.
- Да, кофе и табак, да еще, пожалуй, картофель, на который благодаря Колумбу теперь есть спрос во всей Европе. Многие молодые люди стремятся разбогатеть, жажда наживы и власти – это оборотная сторона юности, полной сил.
Молодой человек, не ожидавшей подобных выпадов, столь резких, как могло ему показаться, заметно занервничал. Поставив чашечку кофе на стол, он осторожно глянул исподлобья на престарелого лорда. Тому казалось, доставляло удовольствие замешательство собеседника, словно он наслаждался этими моментами, упиваясь возможностью поставить в неловкое положение своего молодого друга.
«Ты меня не проведешь, старый лис, - невольно пробежало у Фарвелла перед глазами, - Пусть ты хитер, но не хитрее хитрецов»
- А что касается вашего друга, о, простите, бывшего друга, то не стоит так огорчаться на его счет. Поверьте, его дружба с вами всегда была шита белыми нитками, весь свет знал об этом…Честер, Старый Свет. А теперь и Новый….
- Мне все же немного больно об этом говорить, - опуская глаза, выдавил Фарвелл, - он всегда казался мне близким товарищем.
- Право же, все Морганы когда-то были пиратами…Не так ли, мой друг.
- Или когда-то ими станут, - вы правы как никогда, сэр. Втереться в доверие, чтобы затем заполучить корабль, наверно именно так поступают настоящие флибустьеры.
- Хотя, знаете ли, любезнейший, я предпочел бы любого сколь угодно порядочного англичанина, бюргерству нашего короля.
- Пэлл-Мэлл всегда был приютом справедливости, оплотом чести и Георг отнюдь не исключение из правил.
- Позвольте уточнить, Фарвелл, вы-то сами не передумали насчет короля. Вдруг что не выйдет, а голова с плеч. Подумайте, друг мой. Вы еще так молоды и невинны, чтобы брать такой грех на душу.
- Нет, я вполне уверен в своих силах, тем более (паче), что молодость и бунтарство – близкие по значению слова.
- Ох, Фарвелл, приятно иметь дело с такими, как вы. Задорными, молодыми. Такими, какими были и мы. Наше поколение уже не то, что раньше. Но в этом и есть закон жизни, в смене поколений.
Старик все говорил и говорил. О своей юности, трудном детстве в Англии и прочем.
Фарвелл отпивал кофе из изящной чашечки, уповая лишь на то, что сегодня его собеседник не будет столь многословен. Обыкновенно он уважал седины и прожитые годы лорда, но не теперь. Мысли его были далеко, где-то в Карибском бассейне, рядом с Морганом и морским ветром.
Но миссия его еще не была исполнена здесь, в Лондоне и юный лорд уповал лишь на милость божию, которая не дала бы его собеседнику долго распространяться на сей счет, вспоминая свою молодость, амурные похождения и прочее. Фарвелл никогда не придавал этому вопросу сколь угодно серьезности, его душа жила делом важным настолько, насколько он только себе вообразить.
Отнюдь не с легким сердцем отпускал он Моргана одного и даже представить себе не мог, что ждет друга на том континенте. Не меньшая доля ждала и самого Фарвелла. Изображать из себя несчастного и покинутого другом ему тоже не представлялось таким уж забавным. Но выбора не было.
Как ни странно «тяжелые думы» Фарвелла отвлекали его и уносили из собственной гостиной, будто на легких крыльях. И словно чувствовался в воздухе душной залы не треск опаленных свечей, а вольный морской ветер. Изящная кофейная чашка на тонкой ножке слегка подрагивала в руках лорда от волнения. Но он снова сделал глоток и мысленно примирился со своей участью быть несчастным собеседником Вуда.
Ушей Фарвелла настиг вкрадчивый тон хитреца:
- Как вы относитесь к моей дочери, Фарвелл? И что вы думаете о браке со столь знатной особой?

2

- Замечательно, - рассуждал сам с собой лорд. – Пока Морган наслаждается своей пусть и вынужденной путевкой на Карибы, мне не только приходиться объяснять всем причины его отсутствия, так еще и принимать визиты всяких престарелых провинциальных петухов.
Знать бы заранее, что он такое предложит, ответил бы должным образом. Так ведь нет же, извольте принять в свой круг леди Роксану. Интересно, кто автор столь нелепой затеи, папенька или же сама интриганка леди? Возможно, что Роксана тут совсем не причем. А возможно и совсем не знает, о том, какой ценой мечтает Вуд увеличить свою власть.
Мало того, что при помощи бедного несчастного лорда Фарвелла хочет устроить восстание. Так он еще смеет мне предложить столь выгодную на его взгляд сделку, продолжить свой благородный род не без помощи моей крови. НУ, УЖ НЕТ. Нет, и все тут. Не видать Роксане мужа в лице меня. И кто после этого больший торговец? Владелец грузового судна, привозящего специи и табак из стран нового света или этот престарелый подхалим. Интересно, что же за всем этим стоит отцовская забота или желание занять местечко повыше?
Лорды вышли во двор, и тишина сада немного охладила разгоряченное лицо Фарвелла.
Тем временем Вуд усаживался в роскошную коляску, запряженную парой гнедых.
- Мое почтение леди Роксане, - скорее по привычке, чем от желания высказать свое почтение дочери престарелого лорда, выпалил Фарвелл.
- Может что-то еще передать прекрасной деве? Могу я рассчитывать на ваше благородство, Фарвелл?
- Пожалуй, что не сейчас, поймите, я не могу принимать столь скоропалительных решений, - замешкался лорд, то тут же нашелся. - У нас с вами нелегкое дело и оно для меня дороже личных интересов, пусть леди Роксана не примет сие на свой счет. Мое почтение, мистер Вуд.
Лошади дружно подхватили англичанина, дрогнувшего от сотрясающейся на мостовой коляски.
- Чертов проныра, - не успел Морган укатить, как меня уже ввязали в пару неблагородных делишек, восстание против его величества и сомнительную женитьбу.
Странно, почем это он решил обратиться именно ко мне, а не к сыну своего давнего друга, молодому Магвайеру. Он статен, умен, хорош собой и подает большие надежды в обществе. Почем же я? Именно я стал объектом, возжелаемом леди Роксаной или ее неугомонным папашей в лице зятя. Эх, Морган, как бы я хотел сейчас быть рядом с тобой старина, вдыхать свежий морской воздух, а не эту лондонскую пыль интриг.
Итак, за всеми этими темными делишками вокруг короля стоит ни кто иной, как Нортон Вуд и его приспешники. Он настроен крайне серьезно, раз уж не пожалел Роксану и пренебрег счастьем единственной дочери ради «правого дела», каким он и считает свою миссию. Это и следовало знать о нем.

3

Окрестности Лондона.
Поместье, арендованное мистером Беккером.

Беккер ждал лорда у себя. В приемной пахло свежесваренным крепким кофе, утонченный аромат которого в момент оживил задремавшего по дороге Вуда. Долгая езда в трясущемся экипаже то и дело давала звать о старых болячках и о том, что лорд, увы, уже не так молод и полон сил. Служанка помогала старику снять пальто, он громко кряхтел и скрипел, как развалина.
- Старина Вуд, рад видеть вас, лорд, – добродушный мужчина в камзоле выходил навстречу гостю. Я прибыл из Франции, примчался можно сказать по вашему первому зову, а вы чертыхаетесь. Боже правый, я когда-нибудь обижусь, Вуд, хоть и люблю вас как своего наставника.
- Старина Беккер, я тоже рад видеть тебя. И я пришел не просто выпить с тобой кофе.
- Отлично, тогда думаю, бутылка вина лучше украсит наш с тобой разговор.
Вечер наполнил зал прохладой. Морис охотно пускался в рассказы о своей жизни во Франции. О том, как матушка Англия снилась ему и только мысль и возвращении согревала в чужой стране. И только когда старые часы пробили полночь, достопочтенные джентльмены, спохватившись, словно нарушили важный уговор, посмотрели друг на друга.
- Вы вызвали меня, Нортон, чтобы говорить о нашем важном деле, государственной важности, я бы сказал.
- Да, Морис. Есть кое-какие подвижки, – улыбался старик, - Пожалуй, с уверенностью можно сказать, что у нас появились союзники.
- Послушай, я нисколько не сомневаюсь в тебе, но почему ты так доверяешь этому юнцу? Не слишком ли много ты на него ставишь, Вуд?
- Вспомни себя в его возрасте. Молодость дает в жизни больше преимуществ, чем мы с тобой только можем себе представить. Он управляем, воспитан, возможно, что не меньше нашего заинтересован в успехе предприятия. Почему бы и нет? – улыбнулся старик. - Тем более я отлично знал его отца, старика Фарвелла. Ему можно доверять.
- Ну, допустим, – весьма неохотно согласился Беккер.
- И более того, чему я сам был свидетелем, его слова подтверждает то смущение, с которым юнец принял мое предложение, – злорадно улыбнулся престарелый англичанин. – Ведь вы отлично знаете мою дочь, красавицу Роксану, которая красотой своей затмит любую лондонскую модницу.
- Да, без преувеличения вы поистине можете гордиться своей дочерью, Вуд, но я никак не возьму в толк, при чем тут леди Роксана?
- Я предложил ему стать моим зятем. Так сказать, скрепить наш союз и наши семьи. Он повел себя должным образом, был смущен, но сказал, что успех предприятия для него стоит на первом месте, даже выше интересов личных. Как видишь, даже красота бессильна перед правым делом.
- Любой молодой человек смутился бы на его месте. Получить предложение жениться на столь прекрасной девице, можно сказать, что с руки ее любящего и заботливого отца, можно считать благословением судьбы.
- Вы льстите мне, Морис, право же. Я лишь считаю это подтверждением своих слов о честности и порядочности этого молодого человека. Чего не скажешь про того же сынишку Магвайера, Роксана слышать ничего о нем не хочет с тех пор, как тот опозорился на весь свет своими отчаянными выходками. Женщины иногда могут быть правы, - ответил Вуд на немое восклицание собеседника. – У них на то особе чутье, к которому на этот раз хочется прислушаться.
- Так вы действительно выдаете Роксану за Фарвелла?
- Отнюдь. Думаю, что моя дочь достойна лучшей партии.
Немое изумление застыло на лице Мориса Беккера. Бокал в его руке вздрогнул и едва не выплеснулся кроваво-красным напитком.
- Отличное вино, Морис! – резюмировал престарелый лорд свой рассказ.